Hello, Elly. Most people are so ungrateful to be alive. But not you - not anymore.
Элли попыталась сделать пару шагов в сторону Косого переулка, когда заметила, что парочка, за которой она следила, отреагировала-таки на её присутствие. Бесполезно - разумеется, отправляться садиться на хвост девице Лестрейндж без револьвера было так же глупо, как и вообще вылезать из дома и куда-то идти. Какого, ну какого Мерлина Элли не осталась в своей гостиной? Последней провалившейся попыткой спастись было неумелое движение рукой, словно Твилфитт всё ещё надеялась, что её не узнают, и пыталась натянуть капюшон на лицо. Настолько эпического провала Элли Твилфитт, конечно, представить себе не могла: лягушка не просто съела кузнечика; она его раздавила, разжевала, выплюнула, потопталась на нём, нагадила сверху и спокойно пошла искать следующее блюдо в меню. Верёвки опутали ручки ещё быстрее, чем девочка успела сказать «Блин!» вслух - и вот она уже пребывает в позе фараона Тутанхамона посреди Берлинского музея - правда, пока стоит, а не лежит. Слава Мерлину. Фараон лежал в саркофаге. Элли лежать нравилось на кровати, на диване, на полу, в конце концов - но не в закрытом золотом ящике, поверх которого нарисована позитивно-оптимистично-величественная намакияженная физиономия царя всея Египта. В голову почему-то пришла мысль, что они с Риком ещё никуда не ездили и нигде не были, и даже в Ирландию он её с собой не брал. Конечно, в соседней Франции она успела побывать, ибо бабушка с дедушкой встречали покой именно там, да и в Уэльсе под дождями Элли уже промокала... Но, возвращаясь мыслями в проулок между Лютным и Косым переулками, она только и могла, что ругать себя - разве что не вслух и не последними словами улиц вокруг Кэмденской исправительной колонии. Возражать Адрианне было бы глупо; конечно, плащ был дорогой, но и Элли не мантию в сапоги заправляла со своими модными экзерсисами. Что может быть глупее, чем хотеть начать спор об одежде, когда ты попалась в неположенном месте в неурочный час?...
«Погубит», - эхом отозвалось в мозгу, когда Лестрейндж доставала волшебную палочку. Элли, конечно, читала о том, что бывает, когда волшебники применяют Непростительные заклятия. Страх затопил её ещё быстрее, чем океанская вода залила «Титаник»; кораблю потребовалось полтора часа, чтобы пойти ко дну. Элли, кажется, побила этот рекорд - её слежка за Лестрейндж продолжалась от силы двадцать пять минут, и она себе, к тому же, кажется, льстила этой циферкой. Морально готовая получить Круциатус, Империус, а то и встретить собственный конец в таком прозаическом месте, Элли приготовилась вспоминать всю свою жизнь, которая, как водится, обязана была пролететь перед глазами. Она не родила Рику сына, дом не построила, потому как это не её прерогатива, дерево не посадила, в пожар не вошла, метлу на лету не остановила... Да чёрт возьми, даже две клумбы около входа в их дом возделаны не были! «Чем нарцисс отличается от пэнси?» - зачем-то вспыхнула в её голове мысль, прежде чем она услышала свой приговор; успев подумать, что после того, как она заказала вишнёвый грог в пабе, Элли ничего не помнит, как проваливаясь в яму, девушка ощутила неприятную тяжесть прямо посреди черепа. Взгляд расфокусировался, и лицо Адрианны потеряло всякую чёткость. На мгновение Твилфитт даже увидела кончик собственного носа, что, говорят, чисто физиологически невозможно; но она была готова поклясться, что так всё и было. Что она здесь делает? С каких пор она общается с Лестрейндж - а иначе, зачем она стоит вечером затемно здесь? Кстати, где она стоит-то? К горлу поднялась тошнота; за медный таз, которым накрылась какая-то её идея (и Элли не могла вспомнить, какая именно), девушка готова была выложить кругленькую сумму. В противном случае, её сейчас стошнит прямо на ботинки Лестрейндж. Лестрейндж, как, чёрт тебя дери, мы здесь оказались?...
А тем временем Адрианна снова подняла волшебную палочку. Страх, животный и ничем не сдерживаемый; вот-вот должен был ударить зелёный луч; лицо Элли застыло, как и взгляд, перед собой. Более она ничего не чувствовала; последним предположением о собственной участи была смерть, которая выглядела как-то слишком уж банально. Зато отныне проулок между Косым и Лютным переулками был украшен достаточно своевольным архитектурным творением: цвета охры статуя девушки, на чьём лице застыл ужас, как будто последнее, что она видела перед тем, как остановиться, был Апокалипсис в чистом виде.