Не волнуйся, Сёма. Мама прожила свою жизнь. Мама проживёт и твою. (с)
Вернувшийся к вечеру Рик и не подозревал, сколько дел успела переделать его подружка на полную ставку за пятнадцатое декабря по дому и не только: разве что корову не выпасла, потому что как раз-таки коровы в их скромном лондонском хозяйстве и не было. А так - и полы подмела, и белую фасоль от красной отделила; а розы - розы вырастут сами, но только после того, как Элли закончила переписывать черновички интервью, взятого вчера у мистера Рейгара Малфоя. Не они с Риком первые, не они и последние, конечно; в дом к Малфоям отправилась она, решив, что добрым словом без пистолета в этот раз можно добиться несколько больше. Впрочем, откуда она могла знать, что черновики нести придётся Рику? Малфой ясно дал понять, что желает далее иметь дело с синей половиной человечества, а не с Элли; ключ к этой загадке девица найти и не пыталась, свалив всё на банальный мужской шовинизм, а также неуёмное желание главенствовать во всём. Хотя, существовала и другая причина - ведь штатным корреспондентом был Рик. Элли в мире волшебников носила короткую табличку mistress при своём мужчине, получая вслед многозначительные взгляды, а также неодобрительное покачивание головой с шёпотом "не выставляли бы напоказ, что спят без брака - проблем было бы меньше". Если ей всё-таки удавалось услышать такое, она отвечала каждый раз коротко и со вкусом: "И вам желаю спать с мужчиной, это бодрит".
Заварив чай, Элли коротко позвала спуститься в гостиную Рика, почувствовав приступ необъяснимой тошноты. Решив, что не следовало, очевидно, есть яблочный пирог с томатной пастой, второпях переписывая интервью, она налила себе цейлонский напиток покрепче, не обращая внимания на недомогание, которое испытывала последние несколько дней; видимо, её ночные приключения почти недельной давности давали о себе знать. Скоро пройдёт.
- Тут, короче, такое дело... Надо поговорить, - начала Элли, дождавшись Патрика. На столе лежал её дневничок, парочка свитков пергамента, испещрённых аккуратными девичьими кругленькими буковками, и перо. Она продолжила, громко отхлебнув из чашки и усевшись за стол. - Я вчера брала интервью у Рейгара Малфоя. Ну, помнишь, наверное, на приёме первого числа, высокий такой балда, брат хозяйки вечера Офелии. Он же считается автором этого нового статута о равных правах ма... Ну, всех волшебников. Вот я с ним вчера и поговорила, пообещав перед публикацией показать, чего я записала из беседы с ним - но только встретиться он хотел с тобой. Такие дела, - Элли пододвинула к Рику свой дневничок, для наглядности ткнув в записи. - Можешь полистать, - великодушно разрешила она впервые за всё время их совместной жизни. Доселе дневник Элли был слишком священной коровой.

Элли лениво отмахнулась от "очарования лорда Малфоя" - примерно так же лениво, как если бы она отделывалась от не слишком назойливой, но толстой мухи, которая совершала круги и даже не удосуживалась жужжать. Рейгар вызывал у неё чувство тошноты фантастически успешно; по крайней мере, Элли сваливала горечь во рту в том числе и на встречу с Малфоем. Не нравился ей этот древний род - Офелия, впрочем, была с ней мила и обходительна, даже предложила денег на благое начинание; неспроста. Ничто не делалось просто так, даже кошки, чёрт подери, не рожали просто так. Причина кошачьей беременности просто успешно скрылась в тени, бесшумно уйдя в закат.
- У меня иммунитет к очарованию в принципе, я с тобой живу два года с хвостом. Свяжи эти две части логического утверждения в одну, и ответ на задачку появится сам собой, - Элли ещё разок хлебнула чаю, вопросительно выгибая бровь дугой. В конце концов, несколько минут назад Рику было позволено полистать дневник, а он ограничился простыми заметками об интервью с энергетическим вампиром благородных кровей. Бабские секреты, конечно, не представляли собой особой ценности, но их было разрешено полистать. В чём дело? Неужели она больше не входит в сферу его интересов?! Да как он смеет!...
Элли почувствовала, как хорошее настроение быстро меняется на гнев, который, в свою очередь, сменился отрицанием. За тридцать секунд она успела захотеть сначала зарыдать, потом - собрать вещи и уйти в ночь, потом - извиниться за то, что она так подумала, потом - сделала глоток крепкого чая. Очень крепкого. Потом попыталась отдышаться и осознать, откуда в ней настолько сильная переменчивость в настроении.
- Угу, хотя, я б с удовольствием ему об этом сказала. Столько от павлина я ещё не видела в человеке... Постой, - Элли открыла дневник там, где завернулся уголок страницы. На следующей страничке, если листать назад, после интервью с Рейгаром, корявенько значилось что-то про Адрианну Лейстрендж и Лютный переулок. Четыре слова, о которых Элли могла сказать не больше, чем "что это за четыре слова?" - и, почесав нос, она пробормотала что-то про пропущенную, очевидно, встречу. Ну, что ж, не забудет - организует очередное рандеву.
- Почём мне знать? Мне сказано: дайте Патрика Доннелли. Я пожала плечами и сказала: "Хорошо, я попрошу его принести интервью" - или что-то типа того. Семнадцатого декабря договорились, но надо, думаю, послать сову, чтобы назначить точное время и место. Слишком крепкий, - Элли прервала мысль, делая ещё один глоток и морщась. - Но меня что-то подташнивает. Съела что-нибудь не то, вот и мучаюсь. Хочешь кусок шарлотки?
Она воздержалась от озвучивания мысли, что сегодня она ела оную с томатной пастой. И со сладким морсом из брусники.