Возражение Кантанкеруса вызвало у Геллерта совершенно искреннее замешательство. С таким же успехом Нотт мог бы спросить что-нибудь вроде: “А вы уже продумали как будете бороться с восходом солнца на западе?” Главное задать вопрос с крайне серьёзным видом, без намёка на издёвку. Геллерт собрался было ответить, передумал, недоверчиво покосился на Кантанкеруса, пытаясь разглядеть в нём любые признаки того, что англичанин прямо сейчас смеётся над ним, ничего не обнаружил и только потом с отчётливым удивлением в голосе ответил:
- Вы, видимо, меня недопоняли, мистер Нотт. Я не собираюсь добиваться просто отмены Статута. Видите ли, я не верю в возможность сосуществования наших миров на равных. Магглы с завидной регулярностью продолжали и продолжают по сей день демонстрировать, что в массе своей они не способны не то, чтобы понять, но даже смириться с самим фактом нашего существования. Мы - живое свидетельство их ущербности. Когда-то наши предки пытались игнорировать этот факт, уже тогда отрицая очевидное. К чему это привело, вы, вероятно, знаете не хуже меня. И тогда маги прошлого решили просто спрятать голову в песок. Очаровательный выход из положения, - Геллерт издал короткий смешок. - Я даже готов поверить, что в то время он представлялся наименьшим злом, тем самым решением, которое было признано разумным исключительно потому, что оно отражало мнение большинства. Но вряд ли они, те далёкие маги, могли представить, во что превратятся предоставленные сами себе магглы. Они - раковая опухоль на теле мира, - сравнение это Геллерт когда-то услышал в свой адрес и не поленился узнать, что же это значит. Оказалось, что оно как нельзя лучше соответствует его взглядам на общество магглов и с тех пор стало периодически мелькать в его речи. - Мистер Нотт, у меня и в мыслях не было исправлять наш мир, чтобы он мог соответствовать их больным стандартам. Напротив, я настаиваю на необходимости действий совершенно обратных, - наконец он понял - или, во всяком случае, решил, что понял, - что же имел в виду Кантанкерус. Хотя его формулировки всё равно удивляли. “Не выдержит конкуренции”, “открыть широкому миру”... Они точно об одном и том же говорят? - Да, я отдаю себе отчёт в том, что мои действия могут привести к значительным потрясениям, не только экономическим, и внутри волшебного сообщества, хотя предложенных вами проблем я в их числе не вижу. И ради того, чтобы свести эти потрясения к минимуму, мне и нужна власть. Власть гораздо более непререкаемая, чем та, которой в нашем обществе может обладать любой политик. Потому что тогда я не смогу позволить себе тратить время на пустые уговоры и убеждения, или вдруг обнаружить на полпути, что столь уважаемое вами большинство, которое как обычно не видит дальше собственного носа, вдруг передумало.
Как и многим увлечённым людям, Геллерту достаточно было лишь небольшого толчка, чтобы начать рассуждать о том, что занимало его мысли. Хотя со стороны это всё, должно быть, выглядело странно. Из Лондона он аппарировал что-то около пяти утра, а значит, здесь и сейчас стрелки понемногу подбираются к семи часам. До восхода солнца ещё далеко, но возможно небо уже посветлело в ожидании утра: разглядеть это не давал заливавший комнату магический свет. Опираясь на нелепое кресло, гордо торчавшее почти в центре явно нежилой комнаты, прямо на полу сидит наследник древнего аристократичного рода магической Британии, и кровь на его лице уже успела подсохнуть. А рядом расхаживает из стороны в сторону австрийский тёмный маг, решивший, что сейчас самое время пуститься в пространные рассуждения о своих взглядах на мир. Действительно, почему бы и нет?
- Нет, не ставлю, - без раздумий ответил Геллерт и только потом заметил неожиданно улыбку Нотта. Хмыкнул, склонив голову набок с весьма отчётливым вопросом во взгляде, но вслух просто добавил: - Дело всего лишь в вероятности того, что личные качества и воспитание того или иного человека делают его достойным власти. Для чистокровных семей она особенно велика, в то время как для магглорождённых - пренебрежительно мала.
Ответ Кантанкеруса, мягко скажем, удивлял. Либо он над ним всё-таки издевается, либо... Либо мистер Нотт очень, очень своеобразный человек. Что, если верить витающим над Туманным Альбионом сплетням, не такая уж и редкость среди его предков.
- Значит, вас интересует исключительно процесс? - улыбнулся Геллерт. Да уж, если так, если Нотт действительно имеет в виду то, что говорит, то это вероятно самая оригинальная мотивация, o которой он когда-либо слышал. - Или вы считаете, что в том обществе, которое вы пытаетесь построить жить будет веселее? И о каком же удовольствии от шахматной партии может идти речь, если вы в ней, по вашим же словам, не более чем пешка, и ничего не знаете о замыслах того, кто определяет ваш следующий ход?
Разум Кантанкеруса поддался неожиданно легко. Геллерт ожидал хоть какого-то сопротивления, а вместо этого немедленно оказался подхвачен воспоминаниями. И практически сразу, всего-то отголоском недавних ощущений Нотта, но до чего же существенным отголоском - Круциатус. Геллерт зашипел сквозь стиснутые зубы, но сейчас, когда большая часть его внимания была сосредоточена на чужом сознании, этот непроизвольный жест оказался им же самим и незамеченным. Первым порывом было немедленно прервать контакт и заставить Кантанкеруса пожалеть о его глупой шутке. Но он вовремя сообразил, что беспорядочная вереница образов могла означать неспособность Нотта контролировать поток воспоминаний, и тогда очередное непростительное возымеет скорее обратный эффект. Что ж, ладно, пока оставим. Допустим, что случайность.
Впечатления, в целом, напоминали то, с чем он сталкивался, без конкретной цели изучая сознание людей, которые об окклюменции в лучшем случае мельком слышали. Но и возможность подобной защиты не была для него секретом. В частности, Геллерт сам мог устроить что-то подобное. Проверить? Проверить можно было, например, нащупав путь к закрытым воспоминаниям, потянув за ниточку связей и ассоциаций, на конце которой было то, что маг хотел бы оставить при себе. Но попробуй эту нить отыщи в ворохе бесполезной мишуры. К тому же достаточно умелый окклюмент мог бы успеть подменить золотой самородок фальшивкой. Или даже с самого начала заставить противника идти по заведомо ложному пути.
В этот раз Геллерт решил проявить благоразумие и, прежде чем бросаться по следу неизвестного, явно имевшего какое-то отношение к этой ноттовской организации, предпочёл ознакомиться с тем, что ему предлагали, осознанно ли, случайно ли.
Нотт опускает письмо в почтовый ящик. Так это и есть та самая Харли-стрит? Геллерт разглядывал тёмные четырёхэтажные дома, отгороженные от тротуара невысоким заборчиком. Всё равно ведь собирался здесь осмотреться, так почему бы не воспользоваться столь любезно предоставленной возможностью? И выходит, что Нотт всё-таки пользовался перепиской со своим начальством? Или фальшивка?
Словно бы подглядывая из-за плеча Кантанкеруса, Геллерт с праздным любопытством изучает родословные на ветхих пергаментах. Чистота крови для него всегда была скорее абстрактным обозначением определённой части магического сообщества, чем обязательным набором безупречных предков. Его не интересовало сколько сквибов появлялось в роду тех, чью преданность он ценил. Разве что в контексте того, чтобы устранить наглеца, попытавшегося подорвать влияние его доверенных магов. А вот сам факт того, что Нотт, очевидно, неплохо разбирался в подобных вещах был интереснее. И отредактированные версии тех же родословных… Сделанные в Лютном документы для него, значит, не просто пустой звук? Любопытно.
Шаг в сторону от генеалогии - и Геллерту на какой-то миг показалось, что он с размаху врезался в обманчиво податливую паутину. Пункты, подпункты, подпункты подпунктов и бесконечные перекрёстные отсылки. Не просто слова, а развёрнутая система связных понятий. Сколько времени Нотту когда-то понадобилось, чтобы осознать и упорядочить все эти взаимосвязи между идиотскими установлениями, было сложно даже представить, но теперь осознать одно, не затронув ещё нескольких было крайне проблематично. А он с самого начала неосторожно влез слишком глубоко. Можно было бы просто подождать и позволить чужому пониманию сполна развернуться в его собственном сознании, но это требовало бы времени. Да и к чему ему, скажите на милость, знать порядок получения подписей для передачи в архив протокола заседания Визенгамота и ещё кучу бессмысленной чепухи? Чтобы сбросить с себя липкую нудную гадость потребовалось самому прибегнуть к окклюменции, выделить чужеродное и ненужное в собственных мыслях и решительно выдрать с корнем, не позволяя ему разрастись. Вот интересно, это где же так любят забивать головы сотрудников таким извращением над здравым смыслом? Или это такая занимательная общеминистерская традиция?
Школьные годы. Геллерт пробежался по ним лишь мельком и сосредоточился на том, с чего вся эта череда образов начиналась. Серебряная монета-пропуск. Это навреняка была именно она, иначе с чего бы какой-то монете занимать столь значимое место среди недавних воспоминаний Нотта. Мимоходом маг подивился связанному с ней образу: постоянно выпадающий орёл. То ли в этом таился какой-то символизм, то ли наложенные чары действительно так повлияли на свойства обычной монеты… Даже проверить вдруг захотелось. Впрочем, неважно. Геллерт сосредоточился на серебряном кругляше, вынуждая Кантанкеруса снова и снова мысленно к ней возвращаться. Монета. Гриндевальд хотел, чтобы она стала новым центром воспоминаний, чтобы Нотт вновь ощутил её холодок на ладони, вспомнил, как впервые прикоснулся к ней. А заодно припомнил и где это произошло, при каких обстоятельствах. Она должна была стать той ниточкой, с помощью которой Геллерт надеялся вытянуть из чужой памяти что-нибудь действительно стоящее.
